Важное место в этом ряду занимает понятие «импульса» (цзи),
выступающее в словосочетаниях «жизненный импульс», «небесный импульс», «сокровенный
импульс», «глубинный импульс». В «Книге Перемен» мудростью называется, помимо
прочего, «знание импульса, «сбережение постоянства». Этот термин обозначал
также спусковой крючок арбалета и механические устройства вообще.
Примечательное обстоятельство, поскольку речь идёт об импульсе, который действует
в пространстве жизненного трепета и, следовательно, некоего сопряжения сил, в
бесконечно малом зазоре между покоем и движением. Недаром в древних текстах он
взаимозаменяем с близким ему по звучанию и написанию знаком, который обозначает
близость. По Чжуан-цзы, постичь истину Пути — значит пребывать «вблизи» неё
(или претворять в себя изначальный «импульс» бытия). Тот же Чжуан-цзы часто
говорит об «импульсе жизненной» силы», но произносит гневную тираду против
«механического сердца» (цзи синь) — сознания, порабощённого, как мы
сказали бы сегодня, механическим и инженерным способом мышления.
В средневековом даосском трактате «Инь Фу-цзин» мы
находим, наконец, осмысленное соединение в понятии «импульса» субъективного и
объективного измерений мира. Импульсом названа здесь сама природа «человеческого
сердца», то есть сознание (которое в Китае всегда мыслилось как укоренённое в
телесном опыте) способно воспринять динамизм бытия и притом утвердить его как
основу именно человеческого существования: в китайском тексте далее говорится,
что нужно «установить путь Неба, дабы утвердить человека». Ниже сообщается, что
импульс (устройство) сознания позволяет человеку «украсть», тайно перенять силу
мировых перемен. Так человек соединяется с Небом, то есть с изначальной
матрицей своего существования.
В китайской традиции способность следовать жизненному
«импульсу» соответствовала постижению мельчайших «семян» явлений, истоков всех
событий и, как следствие, умению входить в непосредственный контакт с действительностью,
прозревая благодаря полному покою духа предельную деятельность мгновения.
Значение «жизненного импульса» для стратегии хорошо описано в трактате Цзе
Сюаня «Военный канон в ста главах» (XVII век):
«Импульс — это то, что находится прямо перед нами.
Стоит нам отвернуться — и мы уже упустим его. Протяни руку — и ты схватишь
импульс. Отвлекись хотя бы на мгновение — и ты упустишь его».
Чтобы импульс почувствовать, надо вникать глубоко и
скрываться тщательно.
Умение схватить импульс идёт от большого знания, а
выгода от этого знания даётся быстрым решительным действием».
Вечнопреемственность события в её аффективном
измерении обозначается в китайских текстах также термином и, который относится
к первичному динамизму жизни-события и одухотворённой воле мудрого правителя.
Этот динамизм проистекает из «движения сердца» и, согласно преобладающему взгляду,
вторичен по отношению к пустотности «изначального сердца». Но речь идёт об
абсолютной скорости духовного аффекта, «воздействия себя на себя» (смысл
временности по Хайдеггеру), неизмеримо превосходящей все скорости физического
мира. В приведённой выше притче о «флейте Небес» этот динамизм духа
символизирует мировой Ветер, который «внезапно» возникает в первозданном покое
и в конце концов в него возвращается. Тот же жизненный динамизм соответствует
существу осмысленной речи, каковая есть, в понятиях современной феноменологии,
«всеобъемлющая предвосхищающая истолкованность мира» (Г.Г. Гадамер). Согласно
остроумной формуле Чжуан-цзы, тот, кто «постиг смысл (и), забывает
слова». В позднейшей даосской литературе эта точка смыкания смысла и бытия
относится к вечнопреемственности жизни, достигаемой духовным просветлением.
Отсюда формула: «когда в воле нет воли — вот подлинная воля». Учёный-живописец
Шэнь Чжоу (XV век) в надписи к одной из своих картин отмечал, что
одухотворённая воля (Шэнь Чжоу употребляет здесь конфуцианский термин — чжи)
рождается из ясного сознания различия между воздействием вещей и откликом на
них, то есть в символическом, «междубытном» пространстве духовного трепета или
«чудесного соответствия» различных моментов существования. Именно континуум
воли-и составляет духовный субстрат чистой сообщительности, восприимчивость к которой
делает возможным «упреждающее знание». О результатах его постижения сообщает
уже знакомая нам старинная поговорка мастеров боевых искусств Китая: «Он не
двигается, и я не двигаюсь. Он сдвинулся — а я сдвинулся прежде него».
Итак, между событием и смыслом существует глубинное
родство, которое обусловлено всё тем же символическим круговоротом Пути. Смысл
события как раз в том, что оно всегда предваряет, упреждает само себя и вместе
с тем — себе на-следует. Мудрец потому и мудр, что никуда не торопится, но, по
словам Лао-цзы, «изготавливается прежде других». В изречениях чань-буддийских
учителей та же мысль выражена так:
«Прежде чем открыть рот, ты уже всё сказал.
Прозрение приходит быстрее, чем можешь понять…»
Зафиксируем это взаимопроникновение постоянства и
проистечения: событие опознаётся только в соположенности состояний «прежде» и
«после», предвосхищения и завершения. Его всегда «уже нет» и «ещё нет».
Китайские каллиграфы и мастера боевых искусств говорят, в частности, о «голове»
и «хвосте» действия «силы обстоятельств». По той же причине, как уже говорилось,
событие как таковое не может быть «предметом рассмотрения». Его идеальный
предел — безмятежный покой «мира в целом», покой мировой пучины, поглощающий
любое воздействие.
Если вещь ценна своей метаморфозой, то событие ценно самоупразднением.
Семиолог Р. Барт замечает по поводу японского мировосприятия: «Событие не
относится ни к какому виду, его особенность сходит на нет; след знака, который,
казалось, намечался, стирается: ничто не достигнуто, камень снова был брошен
напрасно: на водной глади смысла нет ни кругов, ни даже ряби».
Смысл человеческой деятельности, согласно китайской
традиции, есть не что иное, как «удержание», «сбережение» (шоу). Реальность —
это то, что остаётся, даже когда всё пройдёт: бездонный резервуар, «Волшебная
Кладовая» (Чжуан-цзы) абсолютной потенциальности, которая, однако, неотличима
от бесчисленного множества мировых свершений.
|
