Живя в изоляции от других ранних очагов мировой
культуры, древнейшие жители Среднекитайской равнины – а они появились там по
меньшей мере за шесть тысячелетий до н. э., – создали оригинальную
цивилизацию со своим особым типом взаимоотношений человека и природы, прочным и
цельным укладом жизни, устойчивыми культурными традициями. Эти люди были, как
уже говорилось, прежде всего земледельцами, тысячами уз связанными с родной
землей. За много веков до Конфуция они научились выращивать культурные злаки –
чумизу, просо, пшеницу, а также рис, хотя тот во времена Конфуция был еще
редким угощением и появлялся лишь на столах знатных людей. Не зная винограда, они
готовили вино из зерна и добавляли в него ароматные травы. Они очень рано
научились получать нить из кокона тутового шелкопряда и изготовлять из нее
прочные и теплые шелковые ткани, которыми потом так восхищался весь мир. В те
времена возделывать можно было только земли в долинах рек, поэтому крестьянам
приходилось бережно ухаживать за каждым клочком своего поля. А зимой, когда
поля отдыхали, их жены выделывали шелковую пряжу и с помощью травы индиго
красили ее в свой излюбленный темно-синий цвет.
Задолго до Конфуция кончились времена, когда предки
древних китайцев умели выделывать только каменные топоры, костяные ножи и
глиняную посуду. Уже в начале II тысячелетия до н. э. в Китае открыли
секрет изготовления бронзы и с тех пор отливали из этого металла разные виды
оружия: мечи, топоры, наконечники стрел, отдельные части боевых колесниц, но
главное – сосуды разной формы, предназначавшиеся для жертвоприношений усопшим
предкам. При Конфуции бронзовые изделия уже проникли в быт простых людей, но одновременно
появился гораздо более прочный металл – железо. Железные предметы были тогда
еще в новинку, а литейщики и кузнецы, умевшие повелевать металлом, казались
настоящими кудесниками. И все-таки железный век неумолимо надвигался, неся
крутые перемены и в обществе, и в политике, и в культуре. На равнине Желтой
реки поднялись сотни городов, обнесенных высокими стенами из утрамбованной
земли. Порой они насчитывали по десятку и более тысяч жителей. Большие
мастерские и целые кварталы, заселенные ремесленниками, монеты, отливавшиеся в
виде ножа, лопаты и, наконец, более привычной для нас круглой монеты с дыркой –
все это свидетельствует о высокоразвитой городской жизни, о превращении ремесла
и торговли в заметную общественную силу.
Еще за тысячу лет до Конфуция древние жители равнины
Желтой реки изобрели собственный календарь, который не имел себе равных по всей
Восточной Азии. Это был в своей основе лунный календарь, то есть начало каждого
месяца совпадало в нем с новолунием, но он учитывал и движение солнца, которое
определяет смену времен года и, следовательно, годовой цикл земледельческих
работ. В итоге этот календарь сводил в единый ритм движение светил на небе,
годовой круговорот природы и хозяйственную деятельность людей. Так он стал
убедительной иллюстрацией фундаментальной идеи китайской цивилизации – идеи
взаимного соответствия, органического единства трех сил, трех начал мироздания:
Неба, Земли, Человека.
Вместе с календарем в Китае появилось другое великое
изобретение – иероглифическая письменность. Последняя первоначально состояла из
пиктограмм, то есть рисунков отдельных предметов. Но как быть, если возникала необходимость
передать на письме отвлеченные понятия? С этой целью создавались комбинации
пиктограмм, служившие иллюстрацией той или иной идеи, – так называемые
идеограммы. Например, сочетание знаков дерева и поднимающегося над ним солнца
получило значение «восток». Однако и этот прием оказался недостаточным. Со
временем появились более сложные знаки, состоявшие из двух частей: одна
указывала на класс предметов, к которому принадлежала обозначаемая вещь, другая
представляла собой фонетическую запись соответствующего слова. Такие иероглифы
составили в китайской письменности подавляющее большинство. Постепенно
определились правила начертания знаков, хотя до полной их унификации в пределах
всей Срединной страны было еще далеко. Во времена Конфуция не существовало
традиционных для Китая письменных принадлежностей – бумаги, кисточек, туши.
Письменные знаки вырезали или процарапывали резцом. Тут было не до красоты – от
писца требовалась первым делом аккуратность. Уже появились книги, но
грамотность все еще оставалась привилегией очень узкого слоя знатных людей и
профессиональных писцов.
В глазах древних обитателей Срединной страны их
календарь и письменность могли служить очевидным доказательством превосходства
над всеми прочими племенами, ведь те никогда не умели ни писать, ни вести
по-своему счет времени. Но то были, конечно, далеко не единственные символы
культурной общности древних китайцев. Не забудем, что эти люди населяли единую
равнину – некий целостный географический район, и это способствовало их тесному
общению между собой. У них сложился единый хозяйственный уклад, а тот в свою
очередь предопределил общность самых разных сторон быта, начиная с облика жилищ
и кончая годовым ритмом праздников. Условия жизни китайцев были настолько
постоянны, что многие их старинные обычаи благополучно дожили до нашего
времени. А в ту далекую эпоху древние китайцы, стремясь отличить себя от
«варваров», придавали особое значение манере одеваться и причесываться: житель
Срединной страны должен был носить халат «не такой длинный, чтобы он касался
земли, и не такой короткий, чтобы были видны ноги», а главное – обязательно
запахнутый направо. Другим признаком цивилизованности стал для них обычай
собирать волосы в пучок и закалывать их шпилькой. Ходить с распущенными
волосами и без шапки, сидеть вытянув ноги, а за едой не пользоваться палочками
считалось среди них дикостью.
И все-таки главным залогом единства обитателей
Поднебесной были их общая память, общий исторический опыт. Предание, уходившее
в незапамятные времена, гласило, что сначала, в «золотой век» человечества,
Поднебесной управляли премудрые цари, а последний из них, Великий Юй, –
тот самый, который укротил всемирный потоп, – положил начало династии Ся.
Наверное, царство Ся никогда не существовало на свете, но именно его название
стало в эпоху Конфуция самоназванием древних китайцев. Что же касается
сменившей Ся династии Инь (или Шан), то о ней имеется множество вполне документальных
свидетельств. В период правления Инь – во II тысячелетии до н. э. –
на равнине Желтой реки сложилось довольно сильное государство, державшее в
подчинении десятки племен. Власть в нем безраздельно принадлежала царю. У
иньцев только царь – «единственный из людей», как он себя называл, – имел
право обращаться к предкам – заступникам царства, карать и миловать, жаловать
звания, затевать военные походы. Уже тогда иньские цари носили традиционный для
верховных правителей в Китае титул вон. Их любимыми занятиями были
охота, пиры и войны с окружающими племенами. Захваченных в этих войнах
пленников они обращали в рабство, а чаще приносили в жертву предкам. Пожалуй,
самой примечательной чертой общественного строя Инь являлось почти полное
совпадение семейно-клановой организации и государства. Отношения между людьми в
семье и клане служили для иньцев образцом иерархии в обществе и всего
политического устройства. Собственно, иньское государство было не чем иным, как
«родовым телом» иньского царя, включавшим в себя как живых, так и мертвых
членов царского рода. Загробный мир у иньцев был не просто отражением, а прямым
продолжением земного мира: богами были их предки (ди), бывшие живые
люди, причем положение и могущество каждого усопшего предка, как и человека, определялось
его местом на родовом древе. Здесь надо искать причины любопытного переплетения
двух, казалось бы, несовместимых сторон общественной жизни иньцев:
скрупулезной, педантичной регламентации поведения и приверженности к разным
видам экстатического общения людей и богов – например, во сне, во время
праздника или посредством многочисленных человеческих жертвоприношений. В поздний
период правления Инь обе эти тенденции заметно усилились, и обнажившееся
противоречие между ними повлекло за собой кризис и гибель иньской культуры.
|
