Знание языка
вэнъянъ предназначалось прежде всего для штудирования классических
конфуцианских книг. Наиболее важными из них считаются девять основных канонов,
известных под общими названиями «Четырехкнижие» и «Пятикнижие». Человек
признавался высокообразованным в том случае, если он хорошо знал содержание
всех девяти классических книг.
В
«Четырехкнижие» входят каноны «Лунь-юй», «Да-сюэ», «Чжун-юн» и «Мэн-цзы».
К
«Пятикнижию» относятся: «Ши-цзин», «И-цзин», «Ли-цзи», «Шу-цзин», «Чунь-цю».
Чтобы дать
читателю представление о том, в чем состояло существо воспитания и обучения в
китайской феодальной школе, следует хотя бы вкратце и в самом общем виде
рассказать о содержании девяти классических канонов конфуцианства. Речь пойдет
не о научной оценке роли этих письменных памятников в многовековой истории
китайского народа — это особая тема работ ученых-китаеведов. Мы ставим перед
собой иную задачу — дать читателю самое общее представление о содержании классических
книг.
«Лунь-юй»
(«Рассуждения и беседы»). В книге изложены взгляды Конфуция по вопросам этики,
морали и управления государством, раскрываются его представления о Небе как
олицетворении разума, целесообразности и высшей справедливости.
Беседы и
высказывания Конфуция были записаны его учениками и собраны в отдельную книгу
после смерти учителя, поэтому изложение порой носит отрывочный характер.
В обществе
каждый человек должен знать свои предопределенные Небом обязанности и
исполнять их. Это коренное положение конфуцианства было оформлено в известном
изречении Конфуция: «Пусть отец будет отцом, сын — сыном, государь — государем,
подданный — подданным». Признавая за монархом его предопределенное Небом
высокое положение, Конфуций в то же время требовал от него соблюдения
соответствующих моральных норм. Это нашло отражение в таком предписании:
«Правитель народа должен благодетельствовать без расточительности; облагать
народ повинностями, не возбуждая его ропота; удовлетворять свои желания, не
впадая в алчность; сознавать свои достоинства и не быть гордым; сохранять величие
и не быть надменным. Заботиться о доставлении народу всего, что может служить
ему на пользу,— разве это не значит благодетельствовать без расточительности?
Если народ облагается повинностями, истинно необходимыми, то кто будет роптать?
Когда желания основываются на человеколюбии и, как таковые, осуществляются, то
разве это будет алчностью?»
В «Лунь-юе»
сравнительно полно изложено этико-политическое учение Конфуция. Эта книга —
важнейший источник знаний о древнем конфуцианстве вплоть до начала XX в. —
была важнейшим учебным пособием в китайских школах, книгу заучивали наизусть и
руководствовались в жизни ее наставлениями. В течение почти двух тысяч лет
влияние «Лунь-юя» на все стороны духовной жизни китайского народа было
огромным.
Книга
«Да-сюэ» («Великое учение») представляет собой трактат о совершенствовании
личности, об устройстве государства, семьи и дома и об управлении империей. В
трактате сформулированы идеи Конфуция о самоусовершенствовании человека,
которое необходимо для правильных взаимоотношений в государстве и семье. Вот
что говорится в этой книге: «Великое учение имеет своей задачей раскрыть
сущность естественного закона и показать людям, что их назначение заключается в
самоусовершенствовании... Древние государи, желая раскрыть сущность
естественного закона, заботились прежде всего о хорошем управлении
государством; желая хорошо управлять государством, старались сперва
благоустроить свои семейства; желая благоустроить свои семейства, заботились
сперва об исправлении самих себя; желая исправить самих себя, заботились сперва
о прямоте своей души; заботясь о прямоте своей души, старались сперва
сохранить чистоту своих намерений; желая сохранить чистоту своих намерений,
старались сперва составить верное понятие об истинно нравственном; составить
верное понятие об истинно нравственном — значит постигнуть коренные принципы
действий... Для всех людей, без различия их положения, существует одна и та нее
обязанность: это нравственное совершенствование...»
В трактате
доказывается, что всякий человек, честно выполнивший все эти требования, может
сделаться в конце концов хорошим правителем не только своего дома или небольшого
удела, но и всей империи.
В книге
«Чжун-юн» («Соблюдение середины») развивается учение Конфуция о том, что
каждому человеку следует стараться согласовать свое поведение с законами природы,
он должен сохранять гармонию души и не вдаваться в крайности. В «Чжун-юн»
говорится: «Состояние души, не возбужденной радостью, гневом, печалью,
называется состоянием равновесия. Состояние души, в которой родились радость,
гнев или печаль, но не достигли еще крайней степени, называется гармонией...
Когда равновесие и гармония существуют нерушимыми, тогда небо и земля находятся
в состоянии совершенного спокойствия и все существующее может достигнуть
своего развития». И далее — об обязанностях государя: «Государь должен заботиться
о самоусовершенствовании; заботясь о самоусовершенствовании, должен стараться
исполнять обязанности в отношении своих родителей; должен знать добродетельных
людей, чтобы чтить их и пользоваться их наставлениями; желая знать добродетельных
людей, должен вникать в требования естественного закона».
Книга
«Мэн-цзы» получила свое название по имени философа, жившего в IV — III вв. до
н. э.
В книге даны
рекомендации монархам, как управлять народом, «сообразуясь с правдой и
справедливостью». По словам Мэн-цзы, дурной монарх может быть лишен трона и
власть его может быть передана другому, более добродетельному. В этом
сочинении подробно рассматриваются людские добродетели, в особенности
человеколюбие и справедливость. Другая любимая тема Мэн-цзы — рассуждения о
добром начале в природе человека. Вслед за Конфуцием Мэн-цзы утверждает, что
человек рожден для праведной жизни. Это положение он старается доказать следующим
образом: в каждом человеке можно встретить задатки по крайней мере четырех
добродетелей. Первая — сострадание, вторая — милосердие, третья —
почтительность, четвертая— способность руководствоваться в своих поступках
справедливостью. Мэн-цзы утверждает, что если бы люди предоставили свободно
развиваться в себе этим четырем заложенным в них качествам, то во всем мире
царили бы добро и правда. «Благородный муж», изображенный Конфуцием, был
привлекателен и для Мэн-цзы как олицетворение пяти основных, или вечных,
добродетелей: человеколюбия, долга, соблюдения моральных норм, знания,
верности.
Мэн-цзы
развил конфуцианское учение о «небесном мандате», согласно которому не только
Небо может лишить императора права на управление страной, но это могут сделать
и его подданные. Вот как говорится об этом в книге «Мэн-цзы»: «То не было
убийством государя подданным, то было казнью тирана, забывшего милосердие и поправшего
справедливость».
Порицая
жестоких правителей и чиновников, призывая их к человеколюбию и добродетели,
Мэн-цзы вовсе не думал об изменении несправедливого общественного строя. Наоборот,
он считал установившуюся иерархию в обществе вполне закономерной и не подлежащей
изменению.
Учение
Мэн-цзы способствовало дальнейшему развитию конфуцианства и превращению
последнего в стройную систему взглядов, принятую позднее, почти через двести
лет, в качестве идеологии господствующего класса.
«Ши-цзин»
(«Книга песен») является старейшим сборником жемчужин китайской поэзии. В нее
вошли 304 стихотворения, часть которых представляет собой народные песни
древнего Китая. Создание этих произведений относится ко времени от XI до VII
в. до н. э. Это была эпоха крушения родового строя, эпоха возникновения и
развития классовых отношений.
Стихотворения,
собранные в «Ши-изин», делятся на четыре раздела: «Нравы царств» («Гофын»),
«Малые оды» («Сяо-я»), «Великие оды» («Да-я») и «Гимны» («Cvh»).
Во многих
песнях первого раздела выражается гневный социальный протест, острая критика
общественных отношений, ненависть к жестоким правителям. Некоторые песни
второго раздела, созданные придворными стихотворцами, предназначались для
разных торжественных церемоний. В других звучат мотивы недовольства политикой
правителей и их приближенных. Третий раздел состоит из более крупных по
объему поэтических произведений, часто связанных с конкретными историческими
событиями. Песни четвертого раздела, исполнявшиеся в храмах, прославляют такие
качества правителя, как благочестие, сила, доблесть, в них содержатся
пожелания долголетия и здравия правителю.
«Ли-цзи»
(«Книга ритуала»). В древнем Китае, как говорилось выше, большое значение
придавалось всевозможным церемониям, обрядам, правилам поведения, которые
были изложены в этой книге.
«Пятидесятилетний
имеет право опираться на посох в своем доме; шестидесятилетний — ив пределах
своей волости; семидесятилетний может везде появляться с посохом;
восьмидесятилетний с посохом может представляться ко двору».
«Когда хотят
строить дворец, то сперва строят храм предков, потом кладовую храма предков,
наконец, уже жилые комнаты. Прежде чем строить дом, делают жертвенную утварь.
Никто не может продавать жертвенную утварь, хотя бы и находился в бедности; не
может надевать жертвенного одеяния, хотя бы и испытывал холод; не может рубить
могильные деревья, даже если хочет построить дом и имеет нужду в древесном
материале».
Правила,
записанные в «Ли-цзи», столетиями внедрялись в сознание китайцев. «И если
знание этой книги,— писал немецкий китаевед В. Грубе,— распространено в Китае,
быть может, не в такой степени, как знакомство с другими каноническими и
классическими книгами, которые всякий образованный человек знает наизусть
почти целиком, то она вошла в плоть и кровь китайца больше, чем все другие».
«Шу-цзин»
(«Книга истории»). В отличие от «Книги песен» «Книга истории» написана
ритмической прозой. В ней излагается история Китая от мифического правителя Яо
до первых правителей эпохи Чжоу. Однако главное место отводится не собственно
историческому повествованию, а беседам мифических правителей Яо, Шуня и Юя и
правителей древнего Китая о сущности государственного управления. Мудрые речи,
наставления и предписания вложены в уста монархов и их советников.
«И-цзин»
(«Книга перемен») относится к самым древним письменным памятникам Китая.
Полная туманных и загадочных изречений, «Книга перемен» трудна для понимания;
ею обычно пользовались оракулы и прорицатели, когда предсказывали судьбу
человека. Язык «Книги перемен» представляет собой специфический язык прорицателей
и предсказаний.
Известный
советский китаевед Ю. К. Шуцкий писал о «Книге перемен»: «Она возникла как
текст вокруг древнейшей практики гадания и служила в дальнейшем почвой для
философствования, что было особенно возможно потому, что она, как мало понятный
и загадочный архаический текст, представляла широкий простор творческой
философской мысли».
«Чунь-цю»
(«Весна и осень»). Предполагается, что из всех канонов «Пятикнижия» только эта
книга написана самим Конфуцием. «Чунь-цю» — это летопись событий, происходивших
с 722 по 479 г.
до н. э. на родине Конфуция, в княжестве Лу. Текст книги подразделяется на 64
раздела и состоит из непосредственно не связанных между собой чрезвычайно
лаконичных отрывков. При этом самим способом изложения материала одобряются
либо порицаются действия правителей.
Названные
классические книги были, по существу, основными учебными пособиями в школах
феодального Китая, а изучение китайского литературного языка преследовало одну
цель — научиться читать каноны. Грамотность отождествлялась с мудростью,
потому что предполагала знание конфуцианских книг, содержащих всю мудрость
древних китайцев.
Несмотря на
то что эти книги были трудны для усвоения, изложенные в них нормы поведения,
принципы этики, морали, нравственности широко распространились в народе. Ведь
взгляды конфуцианцев возникли не на голом месте: народные верования, обычаи и
традиции существовали задолго до самого Конфуция. Конфуций и его последователи
привели в стройную систему и зафиксировали все эти нормы в канонах, сделав их
достоянием последующих поколений через литературу, театр, искусство, народные
былины.
На огромную
роль классических книг в духовном формировании китайцев в свое время обращали
внимание многие синологи. Дж. Макгован, например, отмечал: «Китайские классические
книги могут быть названы священными книгами Китая. Это не следует понимать в
том смысле, что они — религиозные. На китайском языке существует множество
книг с различным содержанием, но ни одна из них не имеет такого влияния или
авторитета, как классические книги. Каждый китаец относится к ним буквально с
благоговением: будь то идущий за плугом крестьянин, которому в молодости
довелось только мельком взглянуть на них; или кули, во имя сохранения жизни
зарабатывающий ежедневно хлеб тяжелым трудом и не умеющий прочитать ни одной
строчки; будь то блестящий ученый, достигший возвышения, славы и почета благодаря
их изучению». И далее: «Поколение за поколением воспитывалось на
неопровержимом утверждении о том, что из всех когда-либо написанных книг
классические книги являются единственными школьными учебниками нации».
В период
маньчжурского господства школы в Китае были главным образом двух типов: частные
и государственные. Последние подразделялись на школы первой ступени, которые
функционировали в деревнях: уездные школы второй ступени, волостные и провинциальные.
Обучение во всех этих школах было платное и продолжалось круглый год, с небольшим
перерывом на время новогодних праздников. Учились только мальчики, девочек в
школу не принимали — они получали воспитание в домашних условиях.
В 7—8-летнем
возрасте мальчик, одетый в праздничный костюм, в сопровождении отца переступал
порог школы, имея при себе кисточку для писания иероглифов, тушь, тушечницу и
книгу «Троесловие» («Саньцзыцзин»). Прежде всего его заставляли поклониться
изображению Конфуция и учителю, который становился духовным наставником
школьника на все годы обучения. В честь учителя зажигали курительные свечи и
троекратно низко кланялись ему — этим выражали уважение и беспрекословное
повиновение. После этого церемониала учитель давал мальчику Вместо «молочного
имени» «школьное имя». По-китайски оно называлось сюз-мин (сюэ — учеба, мин—
имя). Весьма распространены были, например, такие имена: «Сметливый в грамоте»,
«Первый при обучении». Закончив школьный курс, юноша мог принять участие в
государственных экзаменах, выдержав которые, он получал официальное имя,
добавлявшееся к его фамилии.
О
требованиях, предъявлявшихся к переступившим порог начального учебного заведения,
можно судить по школьному уставу, которым в XIX в. руководствовались учителя.
Вот некоторые его параграфы.
«Все
воспитанники приходят в школу с рассветом.
Войдя в
училище, нуяс-но приветствовать в начале Конфуция, а потом учителя.
При уходе из
школы нужно поклониться Конфуцию и учителю так же, как утром. Никто, какого бы
ни был возраста, не исключается из этого правила.
Придя домой,
нужно приветствовать сперва домашних духов, потом своих предков, а затем отца,
мать, дядей и теток.
Ученик должен
любить и сохранять свои книги от повреждения.
Выйдя из
школы, каждый ученик идет своей дорогой. Всякие сборища для игр запрещаются.
Вещи,
употребляемые в школе, ограничиваются учебными книгами и принадлежностями:
бумагой, тушью, кисточкой и тушечницей. Всякая увеселительная книга
препятствует прилежному учению и не должна быть терпима в школе, равно как
излишние деньги и игрушки.
Ученик, сидя
на своей скамье, должен сохранять приличный вид: не класть ногу на ногу, не
озираться направо и налево. На улице ученик не позволяет себе бросаться черепицами,
прыгать и резвиться, он должен идти смирно и ровным шагом».
Таковы
некоторые правила поведения, которые должны были соблюдаться школьниками.
Мальчики
направлялись в школу с восходом солнца и просиживали за книгой целый день,
отдыхая только во время обеда. Учились зимой, сидя в холодном классе, учились
и летом, когда в школе трудно было дышать от жары. Как же проходил длинный
учебный день в китайской школе прежних времен?
Раннее утро.
Наступает время занятий, школа начинает наполняться учениками, возраст которых
различен — от семи до двадцати лет. В классной комнате — изображение Конфуция
с изречением: «Человеколюбие, долг, соблюдение моральных норм, знание, верность
— пять главных добродетелей. Их должен соблюдать каждый». Здесь же рядом можно
прочитать и другое изречение: «Есть три главные силы: Небо, Земля, Человек».
Каждому
школьнику полагается продолговатый столик с двумя выдвижными ящиками для книг
и бумаги и высокий деревянный стул. В первый день занятий мальчики гурьбой
бросаются в класс и занимают места по своему выбору. В классе стоит шум детских
голосов. Но вот появляется учитель и мгновенно все стихает. Он молча садится
за стол, на котором расставлены тушечница, небольшая чашка для воды, чтобы разводить
тушь, чайник и две или три пиалы. Тут же на видном месте лежит толстая
бамбуковая палка — символ его власти и средство воздействия на нерадивых.
Взоры
учеников с любопытством и страхом устремлены на учителя: что он за человек,
злой или добрый, строгий или ласковый? Но он не произносит ни звука и лицо его
сохраняет неподвижное выражение. Сказать детям хотя бы одно дружеское слово и
проявить при виде их радость считается для учителя недопустимым. Это значило
бы нарушить все школьные традиции. Поступив так, учитель показал бы свою
слабость и подорвал бы свой авторитет в глазах учеников.
— Каждый раз,
когда вы будете приходить в школу,— слышится его строгий голос,— поклонитесь
изображению Конфуция и мне и только после этого можете занять свое место. Я
теперь для вас отец и дед. Обязанности людей таковы: для старшего доброта, для
младшего послушание...
Учитель по
очереди вызывает к столу каждого ученика, задает урок и отсылает на место. Все
это время он сохраняет суровый и строгий вид, способный навести страх даже на
самых бойких мальчиков.
Ученики,
получив задание, усаживаются на свои скамейки и открывают книги. Урок начался.
Казалось бы, в классе должна воцариться тишина. Но ничего подобного! В одном
углу' раздается тоненький пронзительный голосок, ему вторит глухой бас из
другого угла класса. Постепенно один за другим голоса учеников вливаются в
общий гул, который наполняет всю комнату. И каждый старается перекричать
соседа.
Незнакомому с
методами заучивания текстов классических книг подобная обстановка в китайской
школе покажется необычной. Однако на искушенных людей такая какофония
производила иное впечатление: они считали ее мелодичной и разумной, находили в
ней особую прелесть. Дело в том, что в фонетическом отношении китайский язык
своеобразен: в нем много односоставных слогов (а, и, ю, у), & полный
китайский слог содержит максимум четыре звука (цанъ, цзин, куан), причем общее
количество слогов крайне ограниченно (в пекинском диалекте насчитывается всего
лишь 420 слогов). Омонимичность китайского языка в известной мере восполняется
присутствием в нем особых тонов. В пекинском диалекте таких тонов четыре: 1)
ровный, 2) восходящий, 3) нисходящий, 4) отрывистый. Тот же самый слог,
произнесенный с другой интонацией, имеет иное значение. Например, ма в первом
тоне — мать; ма во втором тоне — пенька; ма в третьем тоне — лошадь; ма в
четвертом тоне — браниться. Различать значение слов по тонам не так-то просто:
для этого необходима длительная тренировка. От учеников требовалось также вызубрить
наизусть тексты древних классических книг. Понятно, что заучить наизусть текст
без неоднократного повторения вслух невозможно. Вот почему в классных комнатах
китайской школы стоял такой шум.
Школьник
трудился с утра и до позднего вечера, здесь же, в школе, готовились задания на
следующий день. Он не знал ни праздничных дней, ни школьных игр во время отдыха.
Школа для учебы, твердили китайские учителя, а всякое развлечение служит
помехой занятиям. Поэтому отдыхать ученики могут только во время еды.
|
